Моцарт в Праге. Том 2. Перевод Лидии Гончаровой - Карел Коваль

Ах, эти колокола от ста башен, их разговор волнует душу. Их перезвонов не хватает к моей радости, они были бы кстати для сердечного счастья. Я буду писать новую оперу! Оперу для города, где меня понимают! Надо поскорее сообщить Констанции, отправить письмо, прежде чем я уеду из Праги».

Кучер остановил дрожки перед гостиницей «У единорога». Моцарт взлетел вверх по лестнице в свою комнату, выяснил, что Лихновского пока нет на месте. Вытащил из багажной сумки доску для письма, перо, чернила и тут же принялся за письмо для Констанции.

Спешил поделиться новостью про оперу и контракт с Гвардасони на две сотни дукатов, да ещё пятьдесят дорожных. Представлял себе восторг в её чёрных глазах и затосковал.

Захотелось написать побольше, но вспомнил, что слуга должен успеть отнести письмо на почту, что князь вернётся с минуты на минуту, да и Душек ждёт. В результате вся горячая радость уложилась в несколько предложений, но и они сияли огнём.

«Пора заканчивать, моя милая, я должен ехать, целуй тысячу раз Карличка, остаюсь твой любящий и верный Моцарт». Дописал, дёрнул звонок. Вошёл слуга, сообщил, что Его Сиятельство князь Лихновский ожидает пана императорского королевского капельника Моцарта у себя в покоях.

Моцарт вошёл в салон, вежливо поклонился и тут же сообщил о приглашении от Душка. Князь с удовольствием его принял, он о Душке слышал, о нём много говорили у Тунов, как в Вене, так и здесь во дворце «У железных дверей», где он побывал в гостях у своей тёщи, графини Вильямины Туновой.

Передал от неё Моцарту сердечный привет и вдруг схватил Амадея за ухо и хорошенько потрепал, даже голова закачалась:

«Это от графини вдобавок к тому привету за то, что Моцарт не нашёл минутку заскочить к старым друзьям.

Но она прощает вечно занятого и всегда торопливого гения музыки и надеется, даже уверена, что на обратном пути он исправится».

В качестве оправдания Моцарт сообщил об опере, которую заказал Гвардасони для Праги.

«Дивно! Поздравляю, Моцарт, я непременно поеду с вами на премьеру, заранее бронирую место в вашем экипаже, маэстро. Надеюсь, возьмёте своего ученика с собой, чтобы тот собственными глазами и ушами мог убедиться, какова эта музыкальная Прага, и что в ней такого особенного и волшебного, привораживающего музыкантов всей Европы. В котором часу мы должны быть у Душка?»

«В половине седьмого, Ваше Сиятельство. У нас есть двадцать минут. Душек говорил, что надеется повидаться перед нашим отъездом в Драждьяны. Думаю, будет правильно взять с собой вещи и прямо от него отправиться в дальнейший путь».

Князь согласился, слуга начал приготавливать господина, Моцарт ушёл в свою комнату укладывать багаж.

Посмотрел в зеркало, всё ли в порядке. Увидел в своём отражении букетик фиалок в кружевах рубашки. Он забыл про них, занятый оперными делами. Вытащил букетик из петлицы, понюхал, подошёл к раскрытому багажу и положил цветочки в ноты между страниц. Вошёл княжеский слуга:

«Могу я чем-то помочь пану Моцарту? Меня прислал Его Сиятельство».

Моцарту нужна была помощь с причёской. Надо припудрить волосы. Сам он не любил заниматься этой процедурой, впрочем, как и его отец. Как тот всегда злился! Почему надо валять дурака на старости лет?!

«Я готов, мы можем выезжать, – сказал Моцарт слуге, – пусть приходят за вещами».

Гостиничная прислуга выстроилась шпалерами, поклоном провожала высоких гостей. Моцарт, оказавшись на воздухе, вдыхал его, весенний, вольный. Огляделся вокруг в эти последние свободные минуты перед отъездом, пробежал взглядом по Мальтезийской площади, по римскому костёлу девы Марии с голубями, обхаживающими друг друга, вон чайка парит высоко в небе, раздаются звоны кузнечного молота, ржание коней…

«Ну же, Моцарт, пойдёмте, что вы так рассматриваете, и чего вы тут ещё не видели?»

«Весна, Ваше Сиятельство, весна!», – и над головами, подтверждая его слова, прокурлыкала белая чайка. Прислуга покорно провожала господ, кони вздыбились, понукаемые кучером.

– 8 —

Душек ждал гостей в дверях, настроение его заметно приподнятое. Кланяется князю:

«Какая честь для нас, Ваша Светлость», – тенью провожает всех в салон, навстречу выходят графы Пахта и Канал. Мелькают пожимаемые руки, Моцарт некоторых уже видел сегодня, но рад встретиться ещё раз.

Ему в ответ с искренней нежностью говорят, что это их ответный визит к брату по «Содружеству»*. / *Масонская ложа/

Не придавая значения всем графско-княжеским почестям, Моцарт бросается навстречу друзьям со словами:

«Вы ещё не знаете, какую новость мы можем обсудить сегодня. Я так счастлив! Некоторым уже всё известно». – Кланяется, как главный герой представления, приставляет руки ко рту, трубит фанфару тара-та-там и возглашает:

«Сообщаю любезным господам, что императорский королевский капельник Вольфганг Амадей Моцарт сегодня днём подписал контракт на новую оперу к зимнему сезону в Ностицовом театре города Праги», – новый поклон, барабанит по столу, снова руки к губам и заканчивает своё оглашение снова тара-та-тамом.

«Значит, ты снова приедешь к нам на Бертрамку, Амадей?», – воскликнул Душек.

«Сразу сообщу вам, как только получу либретто», – Моцарт закружился как в менуэте и с той минуты не переставал то постукивать по столу, то притопывать ногами, обращаясь к друзьям. Они радовались вместе с ним, захваченные его буйным весельем, как в былые времена, когда Моцарт появился в Праге, околдованной волшебником «Фигаро» в январе 1787 года.

За ужином разговор побежал легко. Слова, как вечерние мотыльки, летали над дружеским столом. Моцарт, душа компании, всех превосходил возбуждением, и серьёзные темы украшались его искрящимся юмором. Но вот он вдруг притих. Это случилось после вопроса Душка про Терезичку, которая собиралась родиться той красивой солнечной осенью во время работы над «Дон Жуаном».

Моцарт опустил голову:

«Терезичка?», – поднял глаза к потолку, где хрустальную люстру поддерживали три взлетевших ангелочка. Чувствовалось, что вопрос вызвал боль в его душе, – «Ушла на небичко», – произнёс очень тихо, словно и сам не верил, что милая доченька уже не улыбнётся ему.

«Она была такая нежная, что не смогла жить на этом свете. Родилась в сочельник и оставила нас в начале расцветающей весны. Я написал тогда симфонию Es-dur», – за столом молчание. – «Терезичка.… После её ухода я написал g-mol-ную симфонию.

Это было в конце июля.… Из минора я пришёл к С-dur. Эти три большие симфонии были написаны скорее для себя. Бог знает, кто мне их сыграет, сегодня от меня требуются лишь танцевальные штучки. Я уже говорил об этом Франтишку у Шёнборна. До тех пор, пока мне не заказывают серьёзную музыку, я пишу её для себя и своих друзей», – закончил он подчёркнуто решительно.

Заговорил Ян Кухарж, остальные поддержали его:

«Присылай к нам в Прагу. Мы ведь сыграли здесь премьеру симфонии D—dur, с тех пор её и называют „Пражская“. Почему бы нам ни сыграть другие премьеры? Ведь тебе нравится наш оркестр, называешь его своим оркестром, Амадей, ты не забыл?»

Франтишек Душек отечески прижал к себе Моцарта, Пахта поднял бокал за три симфонии маэстро:

«Одну проведём у нас».

Вступил граф Канал:

«Вторую у меня».

Третий бокал присоединился к первым двум, князя Лихновского:

«Третью у Туна, к той премьере я как раз приеду из Вены. Не забывайте: дворец „У железных дверей“ был вашим первым домом в Праге, Моцарт, там очень любят и ценят ваше творчество».

Зазвенели бокалы, Моцарт с улыбкой произнёс:

«За все три сразу, bravo! Как мне это приятно! В Праге есть у меня оркестр. Я хочу выпить за них, за всех моих друзей. Передайте им это, Кухарж, прошу вас».

Кухарж вспомнил о славных днях вокруг «Дон Жуана», поинтересовался венской премьерой.

Моцарт с грустью поднял глаза:

«Я сегодня уже рассказывал обо всём Франтишку. Вена – не Прага. Мне пришлось сочинить три новых номера. Вы представляете, как меня это развлекало? Готовое, уже исполняемое на сцене произведение – и залезать туда! Но если бы я те арии не вписал, не играли бы «Дон Жуана» до сих пор.

Опера исчезла бы, канула в воду. Я только тем и занимался, что старался не дать ей пропасть. С тех пор, как императорская голова занята турецкими войнами, опера в Вене закоснела.

Венцам по зубам лишь лёгонькая пища, а я таковую не произвожу. Оставляю эту кухню венским поварам, сладости – не моя специальность“. – Он промочил горло порядочным глотком, – „Вот видите, как я помолодел: еду по свету, как в детские годы, буду играть в королевских и воеводских дворах.